Мать-природа, наша общая праматерь, творец лесов, создала многих диких зверей и осталась недовольна собой. Медведь получился слишком большим, олень - слишком заметным и беспомощным на снегу, волк - слишком свирепым и хищным. Ни один из этих зверей не стал воплощением духа лесного края, и мать-природа продолжала творить, пока из ее мастерской не вышел енот - путник ночи в черной маске, дух могучих лесных дубрав. И мать-природа осыпала дарами дриад этого безобидного обитателя дуплистых дубов, духа болот, селящегося подальше от человека. Голос енота хорошо знаком индейцам и вызывает суеверный страх у белого человека.

  О, мать-природа, помоги певцу твоих лесов рассказать о еноте, о его доброте, смелости, о его счастливой жизни в дуплистом дереве, на которое, к счастью, не польстился фермер, о песне, что поет енот, блуждая по ночам, и о том, почему он ее поет. Я люблю его дикий пронзительный крик почти так же, как индейскую песнь, в которой живет душа горящего дерева. Если ты поможешь мне взволновать своим рассказом сердца людей, как был взволнован я сам, неразумный лесник не доведет до конца свое черное дело, дуплистое дерево будет стоять, кольцехвостый лесной отшельник не исчезнет с лица земли и не замрет навеки его песня в месяц дикой луны.

  Он - символ того, что мило сердцу доброго человека, и если недальновидные политические деятели нашей страны восторжествуют и обрекут на погибель и дуплистое дерево, и его обитателя, это будет означать, что последний рубеж нашей страны завоеван долларом и его поклонниками. Я не хочу дожить до этого дня.

  Март с вороньим карканьем и раскатистой барабанной дробью дятла постепенно отвоевывал у зимы лес. Солнце село, но мягкий свет звезд на талом снегу казался вполне ярким двум зорким лесным бродягам. Они пробежали по стволу упавшего дерева, по его верхушке, используя каждую ветку на снегу как пешеходную дорожку. Это были крупные звери - больше лисы, плотного сложения с пушистыми хвостами, на которых острый глаз пролетавшей мимо совы различил бы черные поперечные полосы - главную примету племени.

  Тот, что шел впереди, был поменьше и порой проявлял бранчливый нрав, нетерпение и склонность придираться к своему спутнику, хоть и не пытался от него отделаться. Большой же смиренно следовал за ним по пятам. Натуралист сразу признал бы в них супругов. По неписаному закону лесных жителей всеми делами, связанными с продолжением рода, заправляет мать. Она должна найти дупло - колыбель будущего потомства, должна знать, когда дети появятся на свет. Она и только она - кормчий в этом плавании. Задача самца - защитить подругу, если повстречается враг.

  Еноты пробирались через ольховые заросли у реки и низкий кустарник, пока не достигли наконец большого леса, уцелевшего лишь потому, что земли здесь были скудные и неплодородные. Деревья в большинстве своем были старые, и будущая мать быстро перебегала от одного дерева к другому. Что же она искала? Для знатока леса не секрет, что дуплистая сосна встречается крайне редко, дуплистый клен - значительно чаще, а липа почти всегда дуплиста. Он мог бы отыскать такое дерево среди бела дня по мертвой верхушке, а самка-енот и в темноте уверенно осматривала дерево за деревом и, не поднимаясь к верхушке, наперед знала, что они ей не подходят. Наконец, у излучины реки, там, где в нее впадает ручей, она забралась на огромный дуплистый клен - он-то и был ей нужен.

  Идеальное жилье для енота - большое удобное дупло поближе к верхушке в каком-нибудь могучем высоком дереве, что стоит в опасном топком месте близ проточной воды, дающей пищу. Дупло должно быть сухим, устланным мягчайшей древесной трухой, с узким входным отверстием. Очень хорошо, если рядом с дуплом есть сук, щедро освещаемый солнцем. Вот такой идеальный дом и нашла себе будущая мать.

  В апреле появилось потомство - пять малышей, кольцехвостых, в черных масках, совсем как родители. Они быстро росли, и в погожий июньский денек уже выбирались из дупла и усаживались рядком на суку погреться на солнышке. Различие в нраве каждого сказалось очень рано. Был среди них тихоня с коротким хвостом, на одно кольцо меньше, чем у других; был толстый серый лентяй, выползавший из дупла последним. Тот же, которого впоследствии прозвали Уэй-Этча, с черной маской во всю мордочку, был самый большой и неугомонный, готовый на любые проказы.

  Для енотов-сосунков закон жизни очень прост: ешь, расти, а все остальное - дело матери. Но как только малыши подрастают и начинают выползать из гнезда, они познают на собственном опыте и другие законы жизни. Сначала маленькие еноты выползали на сук, освещенный солнцем, потом им разрешили ползать по более мелким веткам верхушки. Внизу же, под самым дуплом, большой кусок ствола без коры был такой гладкий, что лазать по нему было очень трудно и опасно. Стоило кому-нибудь из малышей сделать движение вниз, мать резко и сердито приказывала ему вернуться. Уэй-Этча (мать звала его "уирр", как и других, только более резким тоном) получил два или три предупреждения, но это лишь раззадорило его полазать в запретном месте.

  Мать была в дупле, когда он сполз с ветки на грубую кору дерева, а потом и на скользкую оголенную часть ствола. Ствол был в двадцать раз больше охвата Уэй-Этчи, и малыш полетел вниз, цепляясь за все, что попадалось на пути. Бум, трах, плюх - и он оказался в глубоком ручье. Испуганная писком других малышей, мать вылезла из дупла и увидела, что ее старший сын плещется в воде. Она поспешила на помощь, но течение прибило Уэй-Этчу к песчаному берегу, он кое-как выбрался на сушу и побежал к родному дереву. Мать была уж на полпути вниз, но, увидев, что сын карабкается по дереву, вернулась на сук под дуплом, где ее ожидали встревоженные малыши.

  Уэй-Этча храбро продвигался вверх, пока не достиг оголенной части ствола, но здесь он оказался совершенно беспомощным и, поддавшись отчаянию, испустил долгий жалобный вопль. Мать, вернувшаяся было в дупло, сбежала по дереву вниз, без всяких церемоний ухватила сына за шею и, водворив его между передними лапами, стала перемещаться вместе с ним к той части оголенного ствола, где были две трещины, за которые можно было ухватиться когтями. Тут она лишь поддерживала его и оберегала от падения, а потом наградила шлепками.

  Прошли две недели или больше. Мать решила, что настало время спустить детей в большой мир и стала ждать полной луны. Старые еноты прекрасно ориентируются в темноте ночью, но и им нужен хоть слабый свет, когда они начинают обучать молодых. Первым спустился отец: его долг - отразить нападение, если рядом притаился враг. Мать же стала обучать детей искусству передвижения по гладкому стволу. Безопасным для лазания было лишь то место, где две трещины давали возможность уцепиться за ствол, широко расставив лапы. Мать устремилась вперед, указывая путь, за ней двинулись молодые еноты.

  Все вокруг было для них новым и удивительным, все нужно было обнюхать и потрогать - камни, деревья, траву, землю, тину и, прежде всего воду. Светлая вода, которую не ухватишь лапой,была загадкой для всех, кроме, разумеется, Уэй-Этчи, которому она была знакома, по крайней мере он сам так считал. Молодым было очень весело; они гонялись друг эа дружкой по стволам поваленных деревьев, норовили столкнуть один другого в маленькие ямки, но мать привела их сюда для более серьёзного дела. Им предстояло впервые узнать, как добывать себе пропитание, и она учила их главным образом собственным примером.

  Вы когда-нибудь видели, как кормится енот? Он обычно стоит у водоема, опустив передние лапы в воду, и ощупывает ил проворными чувствительными пальцами, выискивая в нем лягушек, рыбу, раков и прочую живность. Все это время он поглядывает по сторонам, обводит глазами лес - и ближний, и дальний: не сыщется ли какая-нибудь другая добыча, не затаился ли поблизости враг. Так поступала и мать-енот, и молодые с интересом наблюдали за ней, но их больше занимали результаты охоты, чем образ действий. Они подошли поближе, чтобы лучше было видно, растянувшись цепочкой вдоль ручья. Разумеется, они тоже погрузили в воду лапы и стали подражать матери. Как это ново и необычно - осязать ил, скользящий между пальцами, и вдруг обнаружить какой-то волокнистый корень, потом круглый корень, потом круглый корень, который ВЕРТИТСЯ. Тут уж тебя кидает в дрожь: инстинкт подсказывает, что это и есть добыча - то, ради чего ты здесь находишься. И Уэй-Этча, на чью долю выпала эта удача, никого не спрашивая, зажал в лапе лягушку и ухватил ее зубами, набрав полный рот песка и ила. Он тут же выплюнул все - и ил, и песок, и лягушку. Мать схватила шлепнувшуюся в воду серебристопузую, и промыв ее в чистой воде, вернула Уэй-Этче, который с жадностью ее проглотил. Теперь он понял, как это делается, и с тех пор поступал по обычаю своего племени: еноты, прежде чем съесть какой-нибудь кусочек, тщательнейшим образом промывают его, будто священнодействуя.

  Короткохвостый тихоня был слишком пуглив, чтоб отойти подальше от матери, и его добыча была невелика. Два других ссорились из-за никчемной старой кости. Каждый считал, что нашел ее первым, и победитель одержал бесславную победу. Серый толстяк сидел на поваленном дереве, пытаясь поймать отражение луны в ручье. Уэй-Этча, опьянённый успехом, весь ушёл в охоту. Он продвигался вдоль илистого берега ручья, погрузив в воду лапы, то и дело поглядывая по сторонам, как мать, прощупывал ил, пропуская его между пальцами, как это делала она, поднимал сложенные в пригоршню лапы, чтоб обнюхать добычу, точь-в-точь как она, хватал зубами какой-нибудь корень, показавшийся ему живым существом, а потом выплёвывал его с ворчанием, совсем как отец. Всё, решительно всё было ему в охотку и в диковинку. Когда, наконец, в его проворных маленьких пальцах забилась гладкая, ни с чем не сравнимая лягушка, прятавшаяся в иле, Уэй-Этча обрадовался так, что даже шерсть у него на спине встала дыбом, и он испустил боевой клич енотов - нечто среднее между ворчанием и фырканьем. Но и в этот момент ликования Уэй-Этча не позабыл про первый урок, и, прежде чем устроить себе пиршество, охотник тщательнейшим образом прополоскал лягушку в чистой воде.

  Охота была несказанно волнующим делом, и впереди Уэй-Этчу, казалось, ждала лишь безграничная радость, как вдруг сигнал, поданный отцом, всё круто изменил. Пока молодые резвились возле матери у ручья, он вёл рекогносцировку вниз по течению реки. Теперь он подал сигнал, так хорошо знакомый матери: низкий пыхтящий звук вроде "фуф", сопровождаемый громким хрюканьем. Мать, тихо похрюкивая, подозвала детей поближе. Они не понимали, что всё это значит, но чувство тревоги мгновенно охватило всех, и через пару минут привычная процессия пушистых шариков взбиралась по высокому клёну с той стороны, где были две трещины, чтоб тут же кувыркнуться в общую удобную кровать.

  Издалека со стороны реки донёсся низкий глухой звук - рёв какого-то страшного зверя. Мать прислушивалась к нему у входа в дупло. Тут подоспел и отец. Он взбирался по дереву слегка промокший: пришлось переплыть реку и запутать след, а домой вернуться другой дорогой. Он даже пробежал вверху по ограде, чтобы не оставить следов, и теперь жуткий собачий лай замер где-то далеко в лесу.

  В ту ночь Уэй-Этча узнал нечто важное, что составляет суть жизни енотов: про ночную охоту при луне, про мать, что всегда начеку, про отца, защитившего семью от страшной гончей и благополучно вернувшегося домой благодаря запутанному следу. Но запомнил Уэй-Этча только чувство радости, охватившее его, когда он поймал эту жирную, сочную, дергающуюся лягушку, и на следующую ночь он сгорал от нетерпения снова выйти на охоту.

  Многие животные обладают шестым чувством, предупреждающим их об опасности. Когда-то и человек обладал таким чувством, и называлось оно "смутным предчувствием события", или "чувством удачи". В животном мире это шестое чувство. Пожалуй, оно сильнее всего развито у матери, имеющей детенышей. Когда наступила следующая ночь, мать Уэй-Этчи ощутила какое-то беспокойство. Что-то было неладно. Она все оттягивала спуск по круглой лестнице и лежала на суку возле дупла, наблюдая и прислушиваясь, пока все не разозлились от голода. Уэй-Этча проявлял особое нетерпение. Отец спустился по стволу, но скоро вернулся обратно. Дети поскуливали, но мать по-прежнему лежала неподвижно. Раз или два она настороженно повела ушами в сторону реки, но не заметила и не услышала ничего заслуживающего внимания. Луна скрылась, и тогда, в самый темный ночной час, мать повела свое семейство вниз. Оголодавшие, они кинулись, позабыв про всякую осторожность, к воде, плескаясь и разбрызгивая грязь. Уэй-Этча поймал лягушку, а Короткохвостый - головастика. Потом каждый поймал по лягушке, и весь мир показался им одной большой счастливой беззаботной охотой.

  На песчаной отмели Уэй-Этча обнаружил новый вид лягушки. Она была похожа на две плоские кости, лежащие рядом, но пахла очень приятно. Уэй-Этча протянул лапу, и две кости мгновенно схватили его за палец и стиснули так сильно, что он завопил:

  - Мама! Мама!

  Она, разумеется, тотчас прибежала на помощь. Уэй-Этча пританцовывал от боли и страха. Матери доводилось видеть двухстворчатых моллюсков и раньше. Она схватила твердую раковину в зубы и, сломав ее, вызволила сына из беды. Уэй-Этча с удовольствием вытащил мясо моллюска из обломков раковины, промыл его в чистой речной воде и проглотил, как лягушку. Мир для него был снова прекрасен.

  Все это время отец, вскарабкавшись на корень поваленного дерева, принюхивался и вслушивался в тишину. Мать тоже изучала все запахи и тропинки, убегавшие от реки в лес. Подчиняясь тайному чувству, предупреждавшему ее об опасности, она дала сигнал к возвращению. Молодые последовали за ней очень неохотно. Уэй-Этча едва не взбунтовался. По его мнению, не было никаких причин возвращаться домой. Но порой, даже если ты прав, приходится подчиниться силе. У матери были очень крепкие лапы, да и отец временами бывал суров. И семь пушистых шариков стали подниматься по гладкому клену.

  Трижды пролаяла рыжая лисица на склоне горы, прочирикала во сне птичка неподалеку от клена. Мать-енот слушала эти звуки, не придавая им значения. Потом до нее донеслись издалека другие звуки, приглушенные и низкие. Молодые их вовсе не заметили, но у матери шерсть поднялась дыбом от страха. Они были ни с чем не схожи и доносились откуда-то с севера. Порой такие звуки - игра безобидного ветра, но на этот раз в них слышался треск, точно удары по дереву, и дважды или трижды ветер доносил визгливый лай, похожий на собачий.

  Шум раздавался все громче и ближе, красные огоньки засверкали среди деревьев, и вскоре появилась группа охотников с собаками, угрожая всему живому вокруг. Свежий лисий след привлек внимание собак, и они обошли стороной дерево, где жили еноты. Мать-енот понимала, какой страшной беды они избежали этой ночью.

  На следующий вечер мать беспрестанно вертела головой по сторонам и принюхивалась к малейшему ветерку. Луна проплыла над ближайшими деревьями, скользнула над дуплистым кленом, и лишь тогда мать разрешила своему семейству отправиться на охоту. Молодые еноты ждали, что она поведет их привычной тропой к ручью, но она рассудила иначе. На сей раз они двинулись новым путем вверх по течению, и она не останавливалась для охоты, а уводила их все дальше и дальше. Лучшего угодья, казалось, не найти, но мать продолжала свой путь. Потом послышался громкий звук, будто порыв ветра, но иногда в нем можно было различить всплески, как от шлепающейся в воду лягушки или ондатры. Тем временем они добрались и до источника шума - ручья, сбегавшего по каменистым уступам к небольшому озерку. Посверкивая в лунном свете, он и нарушал тишину ночи. Мать остановила молодых и долго озиралась по сторонам. Вдруг она припала к земле и, ощетинив загривок, заворчала. Отец подошел поближе. Теперь и у молодых пропало желание бежать вперед: у озера, где было так много добычи, стояли другие охотники, плескаясь в воде, объедаясь лягушками. По размеру они походили на енотов, и когда один из них поднял хвост, на нем ярко выделялись семь колец - отличительный знак их племени.

  Кто же из них нарушил право границы? Какому семейству принадлежало это охотничье угодье? Это всегда очень серьезный вопрос для лесных жителей. Отец-енот выпрямился во весь рост, взъерошил шерсть и вышел из укрытия на открытое место. Другое семейство засуетилось. Трое малышей, скуля, подбежали к матери. Их отец тоже выпрямился во весь рост, тоже взъерошил шерсть и твердым шагом направился к отцу Уэй-Этчи. Каждый из них издал низкий ворчащий звук, что на их языке означало:

  - Эй, ты, убирайся, подобру-поздорову, а не то я с тобой разделаюсь!

  Но ни один отец семейства не хотел уступить, и они сошлись носом к носу. Каждый чувствовал, что прав он, а не соперник. Каждый сознавал, что должен защитить свою семью и прогнать нарушителей границы.

  Отцы семейств стояли, грозно глядя друг на друга, а малыши сгрудились возле матерей. Таков закон жизненного пространства у животных. Тот, кто обнаружил охотничье угодье первым, становится его владельцем, если он оставит свои метки на пограничных участках, используя для этого железы у хвоста, которые дала ему для этого природа. Если два охотника предъявляют равные права на какую-нибудь территорию, они дерутся, и более сильный удерживает ее за собой. Так случилось, что родители Уэй-Этчи неделями не оставляли меток на своем охотничьем угодье, а старые метки смыло водой. Другая семья появилась здесь позже, но охотилась постоянно, оставляя метки-запахи, и закрепила это место за собой. У соперников были равные права, и только схватка могла разрешить спор. А дерутся еноты таким образом: они сходятся очень близко и, подставив противнику хорошо защищенную шею или плечи, норовят обхватить его за пояс и бросить на себя, потому что у енота, который окажется внизу, больше шансов распороть противнику брюхо когтями задних лап; либо, удерживая противника когтями передних свободных лап, енот старается вцепиться зубами в его незащищенное горло.

  И вот отец Уэй-Этчи стал надвигаться на противника сбоку, а енот с озера, прикинув, что враг больше него, отступил немного, опасаясь сразу ринуться в бой. Черная Маска сделал новый заход, но и енот с озера не спасовал. Они кружили нос к носу, наскакивая друг на друга и увертываясь, - ни победы, ни поражения. После одного наскока Черная Маска потерял равновесие, енот с озера насел на него - и вот тут-то и началась настоящая драка. Ни один енот не мог взять врага за горло, силы их были примерно равны. Сцепившись в один клубок, они катались по земле, а их семьи отчаянно голосили. В какой-то момент, не удержавшись, противники с плеском скатились в глубокое холодное озеро. Ничто так не охлаждает боевой пыл, как холодная вода. Вояки поплыли в разные стороны, а когда вылезли из озера, ощутили в себе разительную перемену - желание драться пропало. Каждому стало безразлично то, что другой охотится на его территории. Оба, что называется, остыли. Дело, конечно, не обошлось без сердитых взглядов и недовольной воркотни, но оба енота вместе со своими семьями принялись за охоту у озера - один со стороны густого леса, другой - со стороны луга.

  Это было только начало. Со временем они стали хорошими друзьями, пищи в озере хватало на всех. Дети ели вволю, и животы у них так округлялись, что они сами были рады снова вскарабкаться на свое высокое гладкое дерево.

  Уэй-Этча решительно не одобрял многое из того, что делала мать. Если ему хотелось идти вверх по течению реки, а она почему-то уводила всех вниз, значит, она была не права. Из-за какого-нибудь пустячного шума она могла отложить ужин, хоть было самое время ужинать, и только злила всех понапрасну. А если ей вздумалось бояться этого чудного мускусного запаха на камне у берега, пусть себе боится, ему этот запах не страшен.

  Однажды ночью они, как обычно, отправились на ночную охоту. Понюхав ветер, мать решила идти вниз по течению реки, но Уэй-Этча уже видел в мечтах озеро, богатое пищей, и стал отставать. Когда мать позвала его, он двинулся за всеми только для виду. Острый глаз его заприметил какое-то шевеление у кромки воды. Он тотчас прыгнул туда с азартом молодого охотника и вытащил отличного рака. Старательно промыв добычу, он проглотил рака вместе с клешнями, не обращая внимания на зов матери, которая вела других детей ужинать. Уэй-Этча был очень доволен собой, своей маленькой добычей. Он так упивался независимостью, что не ответил на зов матери и отправился на верхнее озеро, как ему и хотелось.

  Улов был невелик, и маленький енот устремился туда, где, прыгая по камням, бежал ручей. А в этот самый день здесь побывал еще один гость - индеец Пит, охотник за пушным зверем. Он обнаружил это озерцо и увидел вокруг него множество следов енотов и ондатр. Мех в это время никуда не годится, но Пит питался мясом этих животных. Он установил большой стальной капкан и воткнул в ил неподалеку от него прутик, привязав к нему тряпку, смоченную смесью животного жира и мускуса.

  "Ха-ха, - обрадовался Уэй-Этча, - а вот и запах, которого так боится пугливая бедняжка-мать!". Теперь-то он сам разберется, в чем тут дело! Уэй-Этча подошел к месту, откуда шел запах, обнюхал его и, поглядывая по сторонам, привычно ощупал ил. Раздался щелчок, всплеск, и Уэй-Этча попал в плен. Его лапу прочно удерживал стальной капкан.

  Уэй-Этча сразу же вспомнил про мать и тоненько заголосил, как принято у енотов, но мать была далеко. Он сам об этом позаботился. Уэй-Этча вспомнил про моллюска, но все его попытки вырвать лапу или прокусить эту страшную твердую штуку были напрасны. Она прочно держала лапу с помощью какого-то витого корня. Всю ночь напролет маленький енот голосил, скулил и боролся с капканом. К восходу солнца он вовсе обессилел и охрип. Пит очень удивился, обнаружив в капкане вместо ондатры енота, полумертвого от холода и страха. Малыш был так измучен, что даже не пытался кусаться.

  Охотник освободил Уэй-Этчу из капкана и сунул в карман, не совсем ясно представляя себе, что с ним делать. По дороге домой он проходил мимо фермы Пиготтов и показал детям своего пленника. Когда старшая девочка взяла маленького енота, продрогшего и несчастного, он так уютно свернулся в клубочек в ее теплых руках, что она сразу же его полюбила и, подольстившись к отцу, упросила его купить Уэй-Этчу. Так называл малыша на своем языке индеец Пит.

  Наш странник обрел новый дом, совершенно не схожий с прежним. О нем нежно заботились, и через несколько дней он совсем оправился. Уэй-Этча теперь играл с детьми вместо братьев и сестер, а вместо лягушек ел разные диковинные блюда. Тем не менее он никогда не упускал возможности погрузить лапы в ил или что-нибудь мокрое. И молоко с хлебом он не лакал, как кошка или другое благовоспитанное существо, а опустив в него лапы, вылавливал кусок за куском хлеб и обычно кончал тем, что разливал молоко.

  Одно существо на ферме Пиготтов держало Уэй-Этчу в великом страхе. То был Рой, исполнявший одновременно обязанности пастуха, дворовой собаки и сторожа. Когда они повстречались впервые, Рой глухо зарычал, а Уэй-Этча запищал. Ощетинив загривки, оба выдали свое волнение. В запахе друг друга каждый почуял своего извечного врага. Детям Пиготтов пришлось воспользоваться своими неоспоримыми хозяйскими правами, чтобы установить мир. И мир был установлен. Со временем Рой приучился терпимо относиться к еноту, а маленький енот искренне привязался к псу. Не прошло и двух недель, как Уэй-Этча повадился засыпать на груди у Роя, зарывшись в его густую шерсть, а Рой бережно прижимал его к себе всеми четырьмя лапами.

  Окрепнув и набравшись сил, Уэй-Этча стал очень шаловлив. От этого полукотенка полумартышки всегда можно было ждать каких-нибудь проказ. Обожавший ласку и вечно голодный, Уэй-Этча очень быстро научился выклянчивать лакомые кусочки. Дети всегда припрятывали для него что-нибудь вкусненькое в карманах, и он так привык к этому, что когда в дом заходил чужой, Уэй-Этча невозмутимо вскарабкивался по его ногам и принимался искать в карманах что-нибудь съестное.

  Однажды он пропадал несколько часов, что само по себе было подозрительно. Миссис Пиготт заглянула в кладовку, забитую соленьями и вареньями, и Уэй-Этча встретил ее радостным визгом. Он был по уши в делах, вернее - в сливовом варенье. Погрузив лапы в глиняный горшок, точно прачка руки в корыто, он что-то искал на ощупь. Что же он искал? Наевшись варенья до отвала, так, что в рот уже не лезло, он вспомнил про былую жизнь в лесу и теперь возился в сиропе, выискивая в нем сливовые косточки. Каждую он внимательно осматривал и отбрасывал в сторону. Пол был усеян косточками, а полки покрыты слоями джема из многих обследованных Уэй-Этчей горшков. Самого Уэй-Этчу можно было узнать, лишь по блестящим глазкам да черной мордочке. Переваливаясь с боку на бок и поскуливая, он спустился с полки на пол и бросился к миссис Пиготт, намереваясь взобраться к ней на руки, уверенный в ласковой встрече. Увы! Его ждало жестокое разочарование!

  Как-то миссис Пиготт положила в гнездо тринадцать яиц и посадила на них наседку. На следующий день Уэй-Этча бесследно исчез. Когда его стали кликать по имени, чуть слышное пофыркивание, которым он обычно отзывался, донеслось из курятника. Открыв дверь, они увидели, что Уэй-Этча лежит, растянувшись на спине в наседкином гнезде, не в силах подняться из-за переполненного брюха, а скорлупки от тринадцати яиц не оставляли сомнений насчет того, кто учинил этот разбой.

  Рой был безупречным стражем. Ни бродяга, ни лисица, ни лесной енот не могли проникнуть в курятник: он всегда его охранял. Но, увы! В нем боролись любовь и чувство долга, и пес в замешательстве невольно последовал совету одного великого человека: "Если не знаешь, как быть, прояви дружелюбие".

  Фермер Пиготт долго сносил проказы Уэй-Этчи из-за детей, обожавших негодника. Но однажды и его терпению пришел конец. Енот, оставшись дома один, обнаружил пузырек с чернилами. Сначала он вытащил пробку и разлил чернила, потом по обыкновению погрузил в жидкость лапы и вдруг нашел новую забаву - оставлять отпечатки чернильных лап всюду, где мог поместиться такой отпечаток.

  Оставив отметины на столе, он решил, что школьные учебники больше подходят для этого дела и результаты получаются зримее. Он перелистал их от начала до конца. Неожиданное открытие доставило ему такое удовольствие, что он снова и снова смачивал лапы в чернилах. Потом ему показалось, что в его отметках нуждаются обои. Потом он переключился на оконные занавески и платья девочек, и так как дверь в спальню оказалась открытой, забрался на кровать. Преисполненный радости, он скакал по ней, любуясь, как красиво отпечатки его маленьких лап гляделись на белоснежном покрывале.

  За те несколько часов, что Уэй-Этча был один, ом перевел все чернила. Когда дети вернулись из школы, им показалось, что по дому бегала сотня маленьких енотов, оставляя всюду следы чёрных лап. Бедная миссис Пиготт залилась слезами, увидев свою красивую кровать, предмет женской гордости.

  Но маленький енот подбежал к ней, протягивая перепачканные чернилами лапки и поскуливая "ерр, ерр", просил, чтобы его взяли на руки и приласкали, будто он был самый лучший маленький енот в мире, и сердце её смягчилось.

  Тем не менее было ясно, что Уэй-Этча кругом виноват. Даже девочки не могли найти причин для снисхождения: он загубил их платья. Было решено отдать Уэй-Этчу и с этой целью послали за индейцем Питом.

  Уэй-Этче не нравился этот человек, но что он мог поделать? Пит сунул его в мешок и унёс, к великому недоумению Роя, который не любил метиса и презирал его собаку. Он не мог взять в толк, с чего вдруг его хозяева позволили этому чужаку унести члена его, Роя, семьи? Глухо рыча, он с пристрастием обнюхал ноги охотника, а когда тот уходил с оттопыренным мешком, Рой не вилял по обыкновению хвостом.

  Лето подходило к концу, приближался месяц охоты. Пит должен был натаскать молодую собаку, а тут привалила удача - он мог её натаскать на енота. Уэй-Этче не приходилось рассчитывать на симпатию Пита; для собаки самый лучший урок охоты - травля енота. Вот какой конец был уготован Уэй-Этче: охотник собирался пожертвовать им, чтобы натаскать собаку!

  Когда Пит подошёл к своей лачуге, навстречу ему выбежала собака, неповоротливая полукровка. Обнюхав мешок, гда сидел Уэй-Этча, она залилась пронзительным лаем. Пит отнёс енота в бревенчатую хижину посадил в ящик - нечто вроде маленькой конуры, где Уэй-Этча мог по крайней мере спастись от собаки. Потом он привёл на цепи свою пустолайку и стал науськивать её на енота, громко покрикивая:

   - Ату его, ату его!

  Увидев такого маленького врага, собака с храбростью льва рванулась вперёд, но Пит удержал её на цепи: ещё не пришло время убивать. И так повторялось снова снова - собака бросалась на енота, хозяин ее удерживал. Для Уэй-Этчи было неразрешимой загадкой, почему те двуногие были так добры, а этот так враждебен? Почему Рой был ласков, а это рыжее чудовище коварно и злобно? Но всякий раз, когда большая собака нападала на него. бедный маленький Уэй-Этча чувствовал, как в нем возрождается боевой дух его храброго племени, и он встречал страшного зверя лицом к лицу, рыча и оскалив зубы.

  Конечно, враг давно прикончил бы Уэй-Этчу, если б метис не удерживал собаку на цепи. Пит всего лишь раз позволил ей схватиться с енотом, и та вцепилась ему в шею, намереваясь придушить Уэй-Этчу насмерть. Но природа дала еноту очень толстую, не плотно прилегающую шкуру, и Уэй-Этча едва почувствовал укус. Зато он вонзил зубы в лапу пустолайки с такой силой, что та завопила во все горло, и метис потащил ее прочь. Для первого урока этого было достаточно. Теперь собака и енот люто ненавидели друг друга. На следующий день им был преподан новый урок. и Уэй-Этча убедился, что конура его единственное спасение, а собака - что енот не только кусается, но и больно царапается.

  Начался третий день, а с ним и третий урок. В ожидании вечерней прохлады охотник кинул енота в мешок, взял ружье и, кликнув свою неугомонную собаку, направился в ближайший лес.

  Теперь собака должна была постичь главную премудрость - как выследить енота и загнать его на дерево. Придя в лес. Пит первым делом привязал собаку к дереву. Вы спросите: почему? Конечно же, не из жалости к еноту. Но если не дать еноту убежать и скрыться из виду, собака не научится его выслеживать. А стоит ей однажды выследить енота, как в ней пробуждается инстинкт следопыта. Собака преследует зверя, пока его не увидит, а увидев, либо нападает на него, либо загоняет его на дерево и дает знать охотнику, где зверь, свирепым лаем. В этом и заключается натаскивание собаки на енота. Этого и добивался индеец Пит.

  Он привязал собаку к молоденькому деревцу, отнес енота подальше в лес и вытряхнул его из мешка. Маленький енот был на миг ошеломлен, но не утратил мужества. Оглядевшись и увидев рядом двуногого врага, он бросился на него, оскалив зубы. Немного испуганный, метис со смехом отбежал в сторону, собака ринулась было в погоню за енотом, но натянувшаяся цепь рывком дернула ее вверх, а енот, которому больше не угрожало нападение, побежал. И как побежал!

  Руководствуясь мгновенным инстинктом гонимых, Уэй-Этча скакнул за дерево, чтобы скрыться из виду, а потом стал петлять по лесу, выискивая густой подлесок. Так быстро он никогда в жизни не бегал.

  Метис вернулся, чтоб спустить с цепи собаку. Цепь, на которой рвалась и бесновалась злобная дворняжка, натянулась до предела, и он, как ни старался, не мог развязать узел. Проклиная собаку, Пит снова и снова рвал цепь на себя, но узел не поддавался, и чем больше он дергал цепь и кричал, тем яростнее рвалась и лаяла собака, затрудняя его работу. Пит бился две-три минуты, пытаясь развязать цепь. В конце концов ему пришлось поймать собаку и снять с нее ошейник. Собака во весь дух кинулась к тому месту, где в последний раз видела енота. Но жертвы и след простыл, и все благодаря драгоценным трем минутам. Повинуясь приказу хозяина: "Ищи, ищи!", собака носилась по лесу. Наконец она взяла след и с заливистым лаем бросилась в погоню. Но она быстро сбилась со следа, вернулась и на сей раз, учуяв енота, пошла медленнее, опасаясь снова потерять след. Пит бежал рядом, подбадривая собаку, ведь это входило в его план. Енот, конечно, удрал, но скоро собака разыщет его и - тут уж не бывает осечки - енот взберется на какое-нибудь дерево, как правило, невысокое. Собака громким лаем подзовет хозяина, и тот пристрелит енота. Собака растерзает беспомощного зверька и навсегда усвоит свои обязанности в травле енота. Гордая победой, она станет еще искуснее хозяина в этом деле.

  Таков был план Пита, и он всегда удавался. Удался б он и теперь, если б Пита не постигла неудача: Уэй-Этча не стал искать спасения на маленьком дереве. Как только енот отбежал достаточно далеко благодаря возне Пита с цепью и услышал, как его враги беснуются позади, он залез на дерево, которое запечатлелось в его памяти как символ безопасности. Высокий дуплистый клен был надежной гаванью его детства, и на такой клен - самый высокий во всех окрестных лесах - взобрался Уэй-Этча. Враги приближались; собака быстро постигала искусство травли енота и больше не сбивалась со следу. Хозяин не отставал. И вот они подошли к огромному дереву и пустолайка сказала на своем языке:

  - Он здесь. Мы загнали его на дерево.

  То, что сказал метис, лучше не повторять. У него было при себе ружье, но не было топора. Енот надежно укрылся в каком-то дупле на могучем суку, его не было видно. А человек не мог залезть на это дерево. Наступила ночь, и Пит со своей пустолайкой вернулся домой ни с чем.

  Итак, счастье улыбнулось Уэй-Этче, но ему помогла и привычка, глубоко укоренившаяся в нем с детства, - привычка, в которой заключена вековечная тайна его племени: самое подходящее жилье для енота - дуплистое дерево. А манящая молодая поросль возле него - опасная ловушка. Лишь огромный дуплистый ствол - прочная крепость, в нем - верное спасение.

  К тому времени, когда ночь с ее благословенной тишиной плотно окутала землю, Уэй-Этча отдохнул и почувствовал новый прилив сил. Хорошенько оглядевшись и настороженно вслушиваясь в ночь, он спустился на землю и побежал прочь из этого густого леса. Он бежал все дальше и дальше, не останавливаясь даже, чтобы подкрепиться, пока не достиг топкой поймы реки Килдер, земли своего детства, земли своих сородичей.

  Енот, возвратившийся домой после долгого отсутствия, становится чужаком для своих соплеменников. Его обличье забыто либо изменилось до неузнаваемости, его место занято. Сохранилась лишь одна примета - запах, самая верная примета его племени, паспорт, доказательство того, что он - свой. И постепенно Уэй-Этчу признали своим, не как малыша, отбившегося от дома, а как достойного уважения соплеменника, который чему-то учится у других, чему-то учит их сам. И так будет до тех пор, пока у него не возникнет внутренняя потребность отколоться от других, найти себе подругу. Они вместе покинут своих сородичей, примутся искать, как их родители, какое-нибудь тихое уединенное местечко, где еще стоят на земле огромные дуплистые деревья, где земля прекрасна именно своей бесполезностью. И здесь, следуя заветам матери-природы, они учатся, ибо времена пременились. Исчезают густые высокие леса, у воды остаются лишь их жалкие остатки - бесполезные деревья на бесполезной, с точки зрения землепашца, земле. Они не дают пристанища прежним королям леса, но манят обитателя дуплистых деревьев в черной маске, мудрого оттого, что в нем велика потребность в мудрости. Он не показывается днем, он не уходит далеко от дома ночью. Он вскакивает на любую ограду, чтобы прервать след. Он питается тем, что дает ему лесной ручей. Он избегает всякого столкновения с человеком. Лишь тот, кто знает повадки енота, может его увидеть. Порой он выползает в полдень погреться на солнышке, исцеляющем разные хвори; порой, когда луна исчезает с ночного неба, плещется у топкого илистого берега. И на следующий день по следам разной величины можно судить о том, кто тут бродяжничал ночью. Но увидеть енота воочию можно, лишь если с ним приключится беда: он зорче нас и всегда начеку. Чуть-что - и он тут же скроется в своем дуплистом дереве, потому что на свете много охотничьих собак и всего один Рой. И хоть он не знает нас, он помнит, что на свете много Питов.

  А как бы хотелось доброму певцу леса повстречать енота и узнать его поближе! Какое уважение и даже почтительность он проявил бы к волшебнику дуплистых деревьев! Как мне хотелось бы познакомить с ним всех нас! Я долго искал встречи с ним в сыром мелколесье близ реки Килдер. Сколько раз я оставлял приманку на развилинах и других лесных алтарях - мое жертвоприношение кольцехвостому. Зерно всегда исчезает совершенно непонятным мне образом, но время от времени я встречаю в разных местах отпечатки этой норовистой лапы, так похожей на человеческую руку, либо моллюска со сломанной раковиной, либо плавники рыбы и снова убеждаюсь, что он живет где-то поблизости и по-прежнему насмехается над разъяренными собаками, что он по-настоящему боится лишь наглого топора, способного похитить его священное дерево. Чего бы я только ни отдал, чтоб он позволил мне видеться с ним, как с соседом и другом! Увы, он на это не пойдет. И все. что мне остается, - это отпечатки крошечной человеческой руки по утрам возле озера. Порой, когда осенняя ночь особенно темна, я слышу его протяжную переливчатую песнь:

  - Уилл-илл-илл-а-лу, уилл-илл-илл-алу, уилл-алу.

  Это - любовная песнь Уэй-Этчи, кольцехвостого добродушного енота, который еще бродит по земле, любит и живет полной жизнью. Он - последний пророк ушедшей в прошлое наивной веры, истинной веры, которая еще восторжествует когда-нибудь, а пока он хоронится и ждет наступления темноты.